Утопии
Утопии
— Утопии являются постоянным литературным видом, находящимся на границе между чистою литературою и социально-политической философией. В утопиях мы видим сочетание самых разнообразных элементов: идеализации реальных отношений, пылкой фантазии, прогрессивных стремлений и др. Утопии будут создаваться до тех пор, пока существующие отношения не будут удовлетворять людей и пока последние будут по тем или иным причинам предпочитать свободную игру фантазии прямой критике действительности. Отправная точка зрения всех утопий коренится в реальных отношениях. В недавнее время было высказано предположение, что утопии являются не только показателем настоящего, но и своего рода предвестником будущего. Людвиг Штейн в своей книге «Die soziale Frage im Lichte der Philosophie», утверждает, что утопии возникают в литературе тогда, когда в общественных условиях уже назрел переворот; его еще не предчувствуют обыкновенные люди, но инстинктивно угадывают люди с более тонкой организацией. Утопии — это смутное выражение общественного кризиса. Пока существующие условия удовлетворяют массу, никому не приходит в голову измышлять фантастический строй; если и появляется такая фантастическая картина, то она проходит совершенно незамеченной. Если, наоборот, в воздухе носится гроза, недовольство существующим выражается громко и открыто, то всякий, даже самый невероятный проект нового устройства встречается с бурным одобрением. Штейн иллюстрирует свою мысль следующими примерами: «Утопия» Мора явилась за год до начала Лютеровой агитации. Все ближайшие потомки «Утопии» предшествуют на очень незначительный срок какому-нибудь важному перевороту или по крайней мере важной общественно-политической реформе. Утопия Морелли упредила на несколько лет французскую революцию; утопия Кабе была буревестником революции 1848 г. Априорные соображения автора проигрывают, однако, от приводимых в их подкрепление примеров. Назревшее в обществе сознание негодности существующих отношений не всегда ведет к перевороту, тем более крупному; очень часто замена пришедших в ветхость условий новыми происходит, так сказать, бесшумно. Основывая предсказание будущего только на появлении У., можно поэтому впасть в сильную ошибку, предсказав неизбежность переворота.
Утопия — одна из древнейших литературных форм. «Первым человеком, задумавшим говорить о лучшем государстве», Аристотель (Pol. II, 8) называет Гипподама Милетского, который набросал простой до схематичности проект политического переустройства. Гораздо шире по замыслу и оригинальнее по построению был проект Филеаса Халкедонского, стоявшего за коллективность владения и огосударствление промышленности. Ни эти два мыслителя, ни софисты, которые были радикалами и в социально-политической философии, не создали ничего такого, что проникло бы в сознание широких общественных слоев. Творением, надолго приковавшим к себе внимание всех интересующихся социально-политическими конструкциями и послужившим образцом для большинства утопий, была «Республика» Платона, коммунистическая по форме, но строго аристократическая по существу. Коммунизм Платона — не цель, а средство; коммунистический принцип у Платона — не общий, а частный; только философам и воинам воспрещено иметь семью и частную собственность и то лишь для того, чтобы избавить их от хлопот и дать им возможность всецело посвятить себя управлению и защите государства. Быть может, первым видным подражателем Платона был основатель стоицизма Зенон, создавший смелый план мирового социального государства, в построении которого влияние основанной Александром Великим мировой монархии сочеталось с теоретическими посылками, почерпнутыми из «Республики». Сколком с «Республики» была и У. (стихотворная) поэта Ямбула, описывающего счастливый остров в Эфиопском море, где господствует общность имущества и жен.
Средние века не дали ничего сколько-нибудь крупного по утопической литературе, а новое время опять началось подражанием «Республике». Страстный поклонник Платона и один из самых крупных философов Возрождения, Гемист Плетон, в своем идеальном государстве лишь видоизменил конструкцию Платона согласно новым политическим условиям. Во главе государства стоит король, которому подчинен государственный совет. Сословий три: воины и чиновники; купцы и ремесленники, крестьяне и пастухи. Третье сословие кормит два первых; второе снабжает два остальных продуктами промышленности; первое защищает два последних. Наряду с этой системою кругового обмена услугами, существует и частная собственность. Между этой утопией и следующей крупной произошли такие события, которые не могли не оживить фантазии писателей. Великие географические открытия второй половины ХV в. сразу познакомили Европу с целым миром, дотоле совершенно неведомым. Открытия принесли столько нового, столько неожиданного, новооткрытые страны заключали в себе еще столько неизвестного, что фантазировать насчет всяких американских и иных островов сделалось совершенно обычным делом. Связь утопий нового времени с открытием Америки сделается вполне ясной, если мы обратим внимание на то, что Томас Мор заставляет рассказчика, от лица которого ведется повествование, быть спутником Америго Веспуччи. «Утопия» (οϋ τоπον — нигде) Мора — едва ли не первая социально-политическая фантазия, которая задается целью иносказательным путем раскрыть важнейшие темные стороны существующего порядка. У Мора связь фантазии с реальными отношениями вполне сознательная. Из подражателей Мора наиболее серьезного внимания заслуживает Кампанелла, автор «Града солнца» (Civitas solis, 1620), хотя у последнего были предшественники, тоже итальянцы: Дони, автор « I mondi celesti, terrestri et infernali» (1552), и Патритик, автор «La citta felice» (1553), yтопия Кампанеллы соединяет в себе черты Платоновой республики с чертами монастырской общины. По сравнению с демократизмом У. Мора конструкция калабрийского монаха явно обнаруживает деспотические черты. Изящная У. Верасса (Vairasse) «История северамбов» («Histoire des Severambes», 1677), написанная на манер романа, столь же демократична, как и тяжеловесная «Океания» («Oceana») Джемса Гаррингтона (1656); последняя в прозрачных псевдонимах рисует историю Англии и в окончательных выводах направлена против политической теории Гоббса. В сущности, утопичного здесь очень мало; это политико-философский трактат. Наоборот, всеми признаками утопии отличается «Закон свободы» теоретика «истинных левеллеров» Джерарда Уинстэнли.
Все эти более или менее фантастические произведения, за исключением Океании, объединяет одна черта. Идеальный строй, который рисуют Мор, Кампанелла Верасс, Уинстэнли, всюду построен на коммунистических основах. Частной собственности нет. Государство организует труд, наблюдает за производством и заведует распределением. Кампанелла и Верасс даже определяют количество рабочих часов, первый в 4, второй — менее «утопично» — в 8. Нужно помнить, что все эти У. появились тогда, когда путы натурального хозяйства и феодального способа производства только что спали, торговля делала свои первые мировые завоевания, промышленность нигде не стояла высоко и классовые противоречия обнаруживались слабо. Поэтому регламентация внешней торговли только кое-где намечена; регламентировать внутреннюю при коммунистическом строе не представляло надобности. Только в некоммунистическом государстве Гаррингтона подробно говорится о торговле. Одиноко стоит утопия Бакона «Новая Атлантида»; она намного упредила свой век и в своей сохранившейся части больше говорит о техническом прогрессе, чем о реформе социально-экономических отношений. В государстве Бакона евреи пользуются полной равноправностью, особенно богат У. и сродными У. произведениями XVIII век. Их начинает вышедший в преддверии столетия роман Фенелона, знаменитый «Телемак» (1699). В нем целых две утопии, которые объединяются общей чертой: протестом против городской жизни и апофеозом сельского труда. Всякие излишества, роскошь, даже искусства чужды как Саленте, так и Берике; в последней господствует полный коммунизм, нет чрезмерного богатства и чрезмерного удовольствия, нет противоположности между изобилием и нищетой — но Салент знает торговлю, хотя и в минимальных размерах. Идеализация сельского быта перекидывает мост между настоящими утопиями и робинзонадами, в которых прославляется возвращение человека к первобытным условиям существования. Величайшим и непревзойденным до сих пор образцом последних является «Робинзон» Дефо, одинаково близкий и дорогой и взрослому, и ребенку. Он примыкает к многочисленным достоверным и фантастическим описаниям, идеализирующим быт и нравы дикарей. Самой крупной У. XVIII в. была «Базилиада, или О крушении плавучих островов» Морелли (1753), также коммунистическая, но в одном отношении сильно отличающаяся от своих предшественниц XVI и XVII вв.: у Морелли ясно чувствуется сознание глубокой противоположности между богатством и бедностью. В два предшествующие столетия классовая рознь, созданная зарождающимся накоплением капитала, только намечалась и не могла проникнуть в сознание большинства. В XVIII в. она выступает гораздо резче, и такие проницательные люди, как Морелли, сознательно или бессознательно ее отмечали. Другая любопытная черта, соединяющая Морелли из новых утопистов только с Кампанеллой, — это общность жен. Иной характер приобретают У. XIX в., века капитализма и всем бросающихся в глаза классовых противоречий. Основная идея «Икарии» Кабе (1840) — такая система распределения, при которой все классы общества могли бы приобщиться к экономическому благосостоянию. Каждый участвует в общественном труде сообразно способностям и получает от государства по мере необходимости. Продолжительность труда летом составляет 7 часов, зимою 6. Моногамия сохранена. Основа организации труда — производительная ассоциация. Она же лежит в основе и последней замечательной У. XIX в., книги Беллами «Грядущий век» (1891), где при ее помощи люди получают не только вполне обеспеченное существование, но и возможность пользоваться художественными наслаждениями и техническими удобствами. В последнее время утопия как вид литературы культивируется особенно усердно.
Очень много утопического в романах для юношества Купера, Жюля Верна, Лори, Стифенсона. Для молодой, пылкой фантазии утопия — клад, но и для зрелого человека она имеет хорошие стороны: она отрывает его от житейской прозы, от беспрерывной борьбы за существование и переносит его в другой мир, где нет бедности и эгоизма, где безраздельно царит справедливость.
Кроме литературы под отдельными именами, см. R. Mohl, «Gesch i chte und Litteratur d. Staatswissenschaften» (т. I); анонимную «Schlaraffia politica»; Kleinwächter, «Staatsromane» (первые два тома «Geschichte d. Sozialismus in Einzeldarstellungen»); Dietzel, «Beiträge zur Gesch. des Sozialismus und Kommunismus» («Vierteljahrschrift f. Staats- und Volkswirtschaft», V).
- В статье воспроизведен материал из Большого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.
