Холопство

Материал из ЭНЭ
Перейти к: навигация, поиск

Холопство

— состояние несвободного населения в Древней Руси. Это население обозначалось словами: холопы (собственно только лица мужского пола; несвободная женщина наз. роба), челядь (ед. ч. челядин), (о)дьрен, обель или обельные и (о)дерноватые холопы, позднее просто «люди», обыкновенно с указанием на принадлежность их кому-либо. X. — исконный институт обычного права, игравший весьма важную роль в общественной организации русских земель. Только значением X. и можно объяснить тот факт, что наши древнейшие юридические памятники содержат сравнительно значительное число норм, посвященных выяснению различных сторон этого института, хотя и не исчерпывают его во всей полноте. Самые обильные указания дает Русская Правда. Из нее прежде всего явствует, что холоп — не субъект, а объект прав. За убийство холопа не налагается обычный уголовный штраф, взыскиваемый за убийство свободного человека, то есть вира: «А в холопе и робе виры нетуть; но оже будет без вины оубиен, то за холоп оурок платити, или за робу, а князю 12 гривен продаже» (Тр. 84). Уголовный штраф — продажа — взыскивался по этой статье за злонамеренное истребление чужого имущества совершенно так же и в том же размере, как и в том случае, если кто «пакощами конь порежет iли скотину» (80). Точно так же в обоих случаях в пользу господина убитого раба или зарезанной скотины взыскивался урок, то есть вознаграждение за причиненный ему в имуществе ущерб. Холоп, однако, не мог быть субъектом правонарушения. Эта мысль выражена совершенно отчетливо, хотя благодаря свойственной Русской Правде казуистичности и не в общей форме, а применительно лишь к краже: «Аже будуть холопи татие, iх же князь продажею не казнить, зане суть несвободни» (42). Ответственность за вред и убытки, причиненные правонарушением холопа, падает на его господина и притом, по общему правилу, в двойном размере (хотя не всегда; ср. 56). Значение объектов права, какое придает холопам Русская Правда, объясняет, почему этот памятник с относительною подробностью рассматривает вопрос о возникновении X., об ограждении господских прав над холопами и об отношении господ к третьим лицам по поводу различных действий их холопов. X. могло возникать разными путями. Русская Правда перечисляет всего три случая возникновении обельного X. (102—104), но, кроме них, указывает еще особо несколько других (50, 52, 57, 93). Однако ее указания неполны: она не говорит, напр., о плене. Все известные случаи происхождения X. можно разбить на две группы:

1) когда X. возникало помимо воли лица и
2) когда оно установлялось по почину самого поступающего в холопы.

К первой группе относятся:

1) плен. Это исконная и всеобщая причина рабства. У нас в историческое время летопись неоднократно упоминает о захвате пленников во время войн с иноземцами или одних русских земель с другими, причем иногда отмечает, что пленников приведено «много», иногда указывает их число, а иной раз не может и перечислить их великого множества и тогда сообщает лишь баснословно дешевую цену, за какую продавались пленники. Напр., в 1169 г. новгородцы, отбив суздальское ополчение и преследуя отступающих, захватили такое множество пленных, что «купляху суждальц по 2 ногаты». Если принять во внимание, что в ту пору коза и овца ценились по 6 ногат, свинья в 10 ногат и кобыла в 60 ногат, то цена пленника в 2 ногаты должна быть объяснена лишь крайней нуждою поскорее сбыть чересчур обильный товар. Характер древних войн вообще и в частности обычная цель военных походов — захват возможно большей военной добычи — не оставляют сомнения, что плен был одним из самых обильных источников X.

2) Преступление. Русская Правда упоминает о таком последствии только для закупа, совершившего кражу или тайно убежавшего; но современный Русской Правде смоленский договор с немцами 1229 г. содержит общее указание, что разгневавшийся на русина князь мог отнять «все, жену и дети в X.». В другой редакции этого памятника стоит иное правило, что князь в гневе на русина «повелит разграбити его с женою и детьми». Здесь бесспорно имеется в виду наказание, известное и Русской Правде под именем потока и разграбления и назначавшееся за убийство при разбое, поджог и конокрадство. Последствием этого наказания также могло быть обращение преступника в холопы. Даже в XIV в. у московских князей были холопы, доставшиеся им «в вине».

3) Несостоятельность в уплате долга. Русская Правда говорит лишь о торговой несостоятельности, причем различает причины ее: только несостоятельность, происшедшая по вине торговца (пьянство, расточительность), ставила его в полную зависимость от усмотрения кредиторов: «ждут ли ему, а своя им воля, продадят ли, а своя им воля» (50). Не подлежит сомнению, однако, что всякий неисправный должник подвергался той же участи. Это подтверждается проектом договора Новгорода с Готландом, XIII века.

4) Рождение от несвободных родителей. Русская Правда «плод от челяди» наравне с приплодом от скота причисляет к составу движимого имущества наследодателя (93): это был естественный прирост господской челяди.

Во вторую группу относятся случаи возникновения X. по доброй воле поступающих. Их всего три вида, и они перечислены Русскою Правдою как троякое обельное холопство:

1) продажа себя в присутствии свидетеля хотя бы за полгривны,
2) женитьба на робе и
3) поступление на службу тиуном или ключником.

В двух последних случаях особым договором возможно было установить и иные отношения в отмену обычных правил. Перечисленными видами источников X. едва ли исчерпываются все известные практике случаи его установления. Напр., во время нередких в ту пору голодовок родители отдавали даром своих детей («одьрен из хлеба гостем») и отдавались сами на тех же условиях. Такие сведения имеются от XI, XII и даже XV веков. Быть может, подобные случаи имела в виду Русская Правда, говоря о вдачах, которые, однако, не причислялись Правдою к холопам и подлежали освобождению, если проработали год за полученную милость (105). Такое ограничение практики могло возникнуть не без влияния духовенства, которому хорошо было известно постановление Закона Судного о человеке, отдавшемся другому «у тошна веремени»; по закону, «дервь ему не надобе». Тенденция господ порабощать нуждающийся люд очевидна и из статьи о вдаче. С другой стороны, в ту пору господства силы и бесправия приют в составе челяди богатого господина сулил для многих избавление по крайней мере от грозящей голодной смерти.

Юридическое положение холопов определяется тем основным положением, что они составляют собственность господ. В отношения между господами и их челядью древнерусское светское право вовсе не вмешивалось; поэтому надо думать, что они определялись единственно усмотрением господ. Такое усмотрение шло весьма далеко: господа могли безнаказанно убивать своих холопов. Об этом можно заключить из того, что даже посторонние лица отвечали только за убийство чужих холопов «без вины». Значит, за вину можно было убить и чужого холопа безнаказанно; надо было только на суде доказать виновность убитого. За убийство собственного раба некому было даже и привлечь к ответственности убийцу, ибо он не нарушал ничьих интересов, кроме собственных. Древнее право берет под свою защиту рабовладельческие права от посягательств со стороны посторонних лиц, но ничем не ограждает интересов холопов. Самым главным ограждением прав господина над рабом было правило Русской Правды о закличе: о скрывшемся холопе объявлялось на торгу, и если в течение 3 дней холопа никто не приводил, то господин мог взять его у всякого, хотя бы добросовестного владельца. В позднейших памятниках формулировано и правило о вечности исков о X., давностью не погашавшихся: «А в холопе и робе от века суд». Кто убьет холопа без вины или окажет содействие его бегству, уплачивает господину стоимость раба. С другой стороны, господин отвечает за действия своего раба перед третьими лицами. Русская Правда в нескольких статьях и весьма казуистично решает вопрос об ответственности господ за своих рабов. Общий смысл этих постановлений тот, что за все действия холопа, совершенные по уполномочию господина, последний отвечал полностью во всех убытках, причиненных третьим лицам: «выкупати его господину и не лишитись его». Если холоп собственными действиями без ведома господина причинял ущерб третьему (украл, вылгал деньги), то господину предоставлялось или уплатить убытки, или выдать холопа потерявшему. Если ко всем указанным постановлениям присоединить еще правило Русской Правды о недопущении холопа к послушеству, кроме случаев крайней нужды, то получится довольно строго проведенный взгляд на холопа как на объект права. Такая суровая нормировка рабовладельческого права находит объяснение в том, что хозяйственный строй страны основан был в значительной мере на рабовладении. Труд холопа находил широкое применение в домашнем хозяйстве при городских и загородных дворах и в селах, принадлежавших князьям, боярам и монастырям. Летопись не один раз упоминает о княжеских и боярских селах, сплошь населенных челядью. О численном составе несвободного населения в частных хозяйствах можно отчасти судить по следующему случайному указанию: у одного из черниговских князей в его загородном дворе победитель захватил 700 человек челяди. Челядь не только исполняла земледельческие и иные черные работы, но и обучалась разным ремеслам: Русская Правда резко различает обыкновенных холопов, «рядовичей», от «ремественников», оценивая последних значительно дороже. Еще выше стояли холопы, которым поручались в заведование отдельные отрасли хозяйства: это были ключники и тиуны сельские, ратайные, огнищные, конюшие и пр. Они были самыми приближенными людьми своих господ, не исключая и князей, и являлись важными органами государственного управления в сфере суда и особенно финансов, так как в то время нельзя было отличить частного княжеского хозяйства от государственного. Поручить такую щекотливую отрасль управления, как хозяйство, было всего удобнее несвободному человеку, именно потому, что свободный не был ничем связан с князем, кроме своей доброй воли, тогда как холоп был вечно крепок господину. Служба холопов в домашнем хозяйстве господ явилась прототипом государственной службы; из отдельных обязанностей холопов при княжеских дворах возникли важнейшие государственные должности. Так это было не только у нас, но и в средневековой Европе. X. сыграло еще другую немаловажную роль в хозяйственном строе страны: челядью Древняя Русь выгодно торговала. Наряду с мехами, медом и воском челядь была одним из главных предметов отпускной торговли, о чем неоднократно упоминает летопись и что так наглядно выразил Святослав, пожелав переселиться в Переяславец-на-Дунае как центр, в который стекались товары со всех стран: от греков золото, паволоки и вина, от чехов и угров серебро, «из Руси же скора и мед, воск и челядь». В Константинополе, около церкви св. Мамы, был специальный торг русскими невольниками, которых охотно раскупали в гребцы. Еще от XVI в. имеются сведения, что в Италии особенно охотно покупали русских рабынь и дорого за них платили. Уже с древнейших времен — впервые по договорам с греками, потом в Русской Правде — таксировалась стоимость рабов: в 20 золотников по первому договору, от 10 до 5 золотников по второму; по Русской Правде рядовой холоп оценен в 5 гривен кун, роба в 6 гривен, ремесленники и сельские тиуны в 12 гривен, наконец, тиуны огнищные и конюшие в 80 гривен, то есть в сумму, равную двойной вире за убийство княжего мужа.


Последовательное проведение в практику взгляда на холопа как на объект права было, однако, невозможно и для самой древней эпохи. Что раб не скот — это вполне понятно и Русской Правде (33). Холопы, пользовавшиеся в такой мере доверием своих господ, что им поручались в управление важные отрасли хозяйства, жили в соответственной их положению обстановке: отдельным хозяйством, в особых дворах. Русская Правда предусматривает случай, что некто заведомо холопу дает деньги, и oпpeделяет: «а кун ему лишитися». Значит, находились лица, ссужавшие холопов деньгами — конечно, с расчетом получить долг обратно. В ограждение господских интересов Русская Правда объявляет такие долги ничтожными, и если вопреки этой угрозе холопы могли отыскать кредиторов, то это заставляет думать, что в руках холопов было имущество, которым они самостоятельно распоряжались. Такая практика была, по-видимому, вовсе не исключительной, так как даже иностранцы открывали холопам кредит. Потому, вероятно, в Смоленском договоре 1229 г. и было сделано серьезное отступление от строгого правила Русской Правды: постановлено, что если немец даст взаймы княжескому или боярскому холопу, а последний умрет, не заплатив долга, то долг переходил на того, кто получал имущество умершего. Эта статья не только подтверждает кредитоспособность холопов, но показывает, что после холопов могло оставаться имущество, на которое могли быть предъявлены претензии их наследниками. Судя по вышеприведенным данным, строгое право на холопов в практике значительно смягчалось, и холоп из объекта прав мог оказаться в положении правомочного субъекта. Такое превращение нисколько, впрочем, не колебало господских прав, так как было возможно лишь с соизволения самих господ. Однако такая практика должна была мало-помалу подготовлять почву и для улучшения юридического положения холопов. Этому энергично способствовала христианская церковь, представители которой взяли на себя нелегкую задачу смягчения рабовладельческих нравов. Против института X. церковь, по существу, не только не возражала, но даже в первое время разрешала обладание холопами отдельным представителям клира; по крайней мере Русская Правда упоминает о чернеческих холопах. Но в своих заботах о спасении пасомых церковь не могла не признать и в челяди образа и подобия Божия, ибо рабы такие же люди, только господам в услужение данные Богом. В целом ряде посланий рабовладельцы увещеваются обращаться с челядью милостиво, кормить и одевать ее и наставлять, как своих детей или домашних сирот. Кто не кормит и не обувает свою челядь, и ее убьют у воровства, тот несет ответственность перед Богом за пролитую кровь. За ослушание рекомендуется наказывать челядь лозою от 6 до 30 ран, но не более. Однако увещания церковных поучений едва ли часто трогали рабовладельческую совесть; для воздействия на нее необходимы были более внушительные средства. Их и применяла церковь к жестоким господам, которые томили свою челядь наготою, ранами и голодом и желали затем успокоить свою совесть богатыми приношениями и вкладами на пользу церкви за упокой своей души: от таких господ запрещалось принимать дары и рекомендовалось лучше помогать изобиженным и «сотворить их беспечальными». Особенно настойчиво церковь боролась против произвольного убийства рабов и против торговли рабами. Весьма вероятно, что под прямым влиянием Закона Судного или Градского закона составилось еще более категоричное правило так назыв. «Белеческого устава» или «Заповеди» митр. Георгия, где сказано: «аще кто челядина убьет, яко разбойник епитемью приимет». Но такое строгое правило церковного права долго не проникало в общественные нравы: памятник светского права конца XIV века (Двинская грамота) еще не далеко ушел от воззрений эпохи Русской Правды на неограниченность рабовладельческих прав, обеспечивая безответственность господаря, если тот «огрешится, ударить своего холопа или робу» и от того случится смерть. Хотя здесь не подлежит наказанию, по-видимому, лишь неумышленное убийство рабов, но на практике по этой статье всегда можно было предъявить отвод против всякого обвинения в убийстве собственного холопа. В борьбе с работорговцами церковные поучения вооружаются против продажи челяди иноверцам (поганым) и назначают для ослушников церковные наказания. Осуждаются также обычные приемы профессиональных торговцев: церковь требовала, чтобы челядь продавали за ту же цену, по какой она куплена; если же кто взимает лишки, «то обретается наклады емля и прасоля чужими душами», за что поучения угрожали серьезной ответственностью перед Богом. Но и эти увещания едва ли могли иметь серьезные результаты, как и церковные проповеди против резоимания. Успешнее сказывалось влияние церкви в вопросах об отпущении холопов на волю. Воздействуя на своих сынов во время исповеди, особенно перед смертью, духовенство имело возможность во многих случаях настоять на освобождении хотя нескольких людей из состава челяди каждого рабовладельца «на упокой души» или «по душе». Такие отпущенники по духовным завещаниям назывались поэтому «задушными людьми». Далее, духовенство стремилось провести в практику правила об обязательном в некоторых случаях отпущении холопов на волю по почину и перед лицом общественной власти. О такой торжественной форме отпущения упомянуто в Русской Правде. Здесь же указан и случай обязательного после смерти отца отпущения детей, прижитых им от своей рабыни: дети такие не получали наследства, но освобождались вместе с матерью. По Уставу Всеволода Гавриила и робичичи получали указную часть из имущества отца: «конь да доспех и покрут, по рассмотрению живота». О другом случае освобождения на волю упомянуто в договоре Новгорода с немцами 1195 г.; именно изнасилованная рабыня получала свободу. Хотя смысл статьи и ясен, но редакция ее возбуждает ряд сомнений: необходимо допустить, что она не полностью переписана. Единственно возможное толкование ее сводится к тому, что здесь подразумевается изнасилование чужой рабыни; иначе статья и не могла бы попасть в договор. Но статья предусматривает последствия деяния лишь относительно рабыни и ни словом не упоминает о возмещении господского ущерба; надо думать, что в подлиннике было предусмотрено и это последствие правонарушения. Что церковь заботилась об охране половой нравственности в среде холопов — это подтверждается и другими, чисто церковными памятниками. Весьма вероятно, что не без влияния церкви возникла упомянутая статья. Наконец, церковь оказывала содействие холопам, стремившимся выкупиться на свободу, как материальной поддержкой, так и устранением препятствий к осуществлению этих стремлений; она боролась, напр., с обычаем брать «изгойство на искупающихся на свободу» и проповедовала, что если кто выкупается на свободу, то должен дать за себя столько, сколько заплачено за него. Надбавка свыше обычной цены называлась изгойством, конечно, потому, что выкупившиеся из X. причислялись к составу изгоев и в качестве таковых, как люди беззащитные, нуждавшиеся в посторонней поддержке, совместно с задушными людьми входили в категорию людей церковных, богадельных, состоящих под покровительством церковных учреждений. Для последних было бы немыслимо прокормить на собственные средства всю эту огромную массу несчастных; церковь должна была озаботиться приспособлением этих свободных рабочих рук к различным отраслям хозяйства, в частности к земледелию. Памятники упоминают о состоящих во владении церковных учреждений «селах со изгои». Более мягкая, но отнюдь не менее производительная эксплуатация труда прежних рабов, сделавшихся свободными, могла послужить прекрасным примером для рабовладельцев, доказывая возможность подобной утилизации рабского труда без ущерба для собственных хозяйственных интересов.

В течение московского периода институт X. претерпел ряд существенных перемен. Прежде всего, наряду с старым типом X. появляется новая форма X. кабального (см.), постепенно вытеснявшая первую. Затем общая масса несвободного населения разных типов сначала фактически, а потом юридически начинает сближаться с крестьянами, постепенно утрачивавшими свою гражданскую свободу, и наконец совершенно сливается с ними. Ко всему этому следует еще присоединить все более и более строгую регистрацию прав на холопов. Источники обельного X. в этом периоде мало-помалу суживаются. Так,

1) плен уже не играет прежней роли, как ввиду постепенного объединения Московского государства, так и потому, что пленников обыкновенно выкупали и даже взаимно выдавали без выкупа. Остались только пленники от международных войн по западной, южной и восточной границам. Но и относительно их состоялся указ 1556 г., по которому полонянник оставался холопом до смерти господина, «а детем его не холопом». Таким образом плен становился источником лишь временного X. Хотя Уложение не удержало этого правила, но относительно X. пленников ввело некоторые ограничения (XX, 61 и 69).

2) X. из преступления совсем не существует по московскому праву, так как за все важные преступления вводятся уголовные наказания.

3) Правило о последствиях торговой несостоятельности заимствовано из Русской Правды целиком в Судебник 1-й: задолжавшие по своей вине торговцы отдавались кредиторам «головою на продажу», то есть в полное рабство. Но уже с начала XVI в. в этой практике наблюдается смягчение, закрепленное Судебником 2-м: несостоятельные должники отдавались кредиторам не на продажу, а «головою до искупа», то есть до отработки долга. В Улож. (X, 266) определена и норма зачета работы в уплату долга отданных головою до искупа должников: работа взрослого мужчины ценилась в 5 руб. за год, женщин — наполовину.

4) В полной силе в течение всего периода сохранило значение источника полного X. рождение от холопов.

Что касается возникновения X. по доброй воле поступающих, то 1) продажа самого себя и родителями детей признается всецело Судебником 2-м; в нем сказано, что холоп не может продавать своего свободного сына, родившегося у него до X., а «продастся он сам кому хочет»; подобное же правило установлено и относительно чернцов. Далее Судебник предоставляет крестьянину продаваться с пашни в полные холопы без соблюдения срока перехода и без уплаты пожилого. Но имеется уже и ограничение относительно служилых людей: как их самих, так и их не служивших еще детей запрещено было принимать в холопы, кроме лишь отставленных от службы. После Судебника состоялись новые ограничения. Так, по указу 1560 г. несостоятельные должники не могли продаваться своим кредиторам в полные и докладные холопы, а их велено было отдавать кредиторам головою до искупа; по указу 1597 г. предписано кабальных людей, которые стали бы выдавать на себя полные и докладные, отсылать к постельничим. В Уложении во всех случаях поступления в X. подразумевается не полное, а кабальное X.; по одному частному поводу приведена даже ссылка на государев указ, по которому «крещеных людей никому продавати не велено» (XX, 97). 2) Поступление на службу тиуном и ключником удержано в числе источников полного X. по обоим Судебникам, но с некоторыми отступлениями от Русской Правды: в них вовсе не упомянуто, что особым договором можно было оградить свободу при поступлении в тиуны, а по Судебнику 2-му тиунство без полной или докладной грамоты и вообще не влекло за собой холопства. X. по городскому ключу совершенно уничтожено; осталось только X. по сельскому ключу, причем это последнее возникало по Судебнику 1-му с докладом или без доклада, а по Судебнику 2-му — непременно с докладом. Наконец, прибавлена оговорка о детях, из которых следовали в X. за родителями только те, которые были записаны с ними в одной грамоте или породились в X. Однако кабальная служба постепенно вытесняла и эти формы поступления на службу полных и докладных холопов. 3) Наконец, правило Русской Правды о X. вследствие женитьбы на робе без ряда формулировано Судебниками и Уложением в категорической форме: «по робе холоп, по холопе роба». От этого строгого правила сделано было, однако, существенное отступление в Уложении: беглые посадские и крестьянские девки или вдовы, вышедшие в бегах за чьих-либо холопов, отдавались с мужьями и детьми в посад или помещикам; но беглые холопы, женившиеся в бегах на посадских девках или вдовах, не зачислялись в посад, а отдавались прежним господам, с женами и детьми. По этим статьям состояние супругов определялось состоянием беглого. Помимо этого указного ограничения правила «по робе холоп, по холопе роба», и практика допускала отступления от него по специальным условиям. Вместе с указанными видоизменениями в источниках Х. московское право выработало и более точные формы укрепления прав на холопов. С развитием грамотности стали составлять на поступающих в X. записи. Еще до Судебника 1-го на продающихся в X. писали полные грамоты (от выражения: «купил в полницу») при участии наместников и дьяков, перед которыми «ставили» продающихся. Это предъявление властям продающихся в X. для удостоверения в правильности сделки стало называться докладом, а грамоты на X. — докладными (см.). По имени записей и холопов называли полными и докладными. Хотя ни по способу возникновения, ни по существу нельзя провести разницы между этими видами X., однако в Судебнике и Уложении эти наименования сохранились. По названию сделок (рядных, духовных завещаний, купчих), которыми передавались другим лицам права над холопами, называли холопов также приданными, духовными, купленными. В Судебниках определена и компетенция областных правителей по делам о X. По Судебнику 1-му только наместники с боярским судом могли выдавать правые и отпускные на холопов; но отпускная, подписанная собственноручно рабовладельцем, имела силу и без доклада наместнику. По Судебнику 2-му наместники с боярским судом имели право выдавать лишь полные и докладные, правые же и беглые выдавались ими только с доклада в Москву; отпускные же грамоты выдавались лишь в Москве, Новгороде и Пскове и без доклада, хотя бы собственноручно подписанные господами, значения не имели. С половины XVI в. упоминаются и записные книги, в которые должны были вноситься крепости на холопов; но обязательное значение такая практика получила лишь с конца века. В связи с образованием разных групп в среде X. и господские права над полными и кабальными холопами оказались неодинаковыми. Пожизненность кабального X., установленная указами 1586 и 1597 гг., исключила de jure право распоряжения кабальными, тогда как по отношению к полным холопам это право не было ничем ограничено. На практике до упомянутых указов господа не только отпускали на волю кабальных людей, считая их несвободными, хотя таковыми юридически они тогда еще не были, но и распоряжались ими, хотя бы под фикцией перевода кабального долга в другие руки. Та же практика наблюдается и в XVII в., наперекор указным нормам. Вообще в моск. праве заметна тенденция ограничить господский произвол и наложить на рабовладельцев ряд обязательств по отношению к холопам. Так, право на жизнь собственных холопов, робко признанное Двинской грамотой, позднее было совершенно отвергнуто. Уложение предписывает при отдаче господам беглых их людей «приказати накрепко, чтоб он того своего беглого человека до смерти не убил, и не изувечил, и голодом не уморил» (XX, 92); при выдаче должников головою до искупа с тех, кому они выдавались, бралась порука с записью, «что их не убити, не изувечити» (X, 266). В этом нельзя не признать торжества церковной проповеди против жестоких рабовладельцев. И в московское время эта проповедь не прекращалась. Напр. Иосиф Волоцкий поучал, что Божественные писания повелевают «не яко раби имети, но яко братию миловати, и питати и одевати доволно, и душами их пещися». Он указывал, что необходимо отрока женить по достижении 15 лет, а отроковицу выдать замуж в 12 лет, если они не пожелают постричься. Некоторые шли еще дальше. Рационалист Башкин признал самый институт X. несогласным с основами христианства, а потому всех своих холопов отпустил и держал у себя людей по доброй воле. Так же поступил и Сильвестр, автор Домостроя. Такие поучения оказывали серьезное влияние на умы. Не оставалось глухо к церковной проповеди и законодательство. Впервые при Борисе Годунове указом 1603 г. на господ возложена обязанность кормить свою челядь. Это был тяжелый голодный год, когда многие господа высылали с дворов своих холопов, заставляя их собственными силами снискивать себе пропитание, но холопы не имели возможности куда-нибудь пристроиться, так как без отпускных и без крепостей их никто не принимал. Поэтому указом предписано таким холопам выдавать отпускные из приказа помимо господ. Это правило сохранено и Уложением с обобщением его для всякого времени, а не только для голодных годов, при условии допроса господ в приказе о справедливости челобитья холопов. Если бы последнее не подтвердилось, то холопы выдавались обратно господам, которым вместе с тем приказывали, «чтобы они их в голодное время кормили, а голодом не морили; и за то, что они на них били челом, дурна над ними никакого не учинили» (XX, 41 и 42). В 1607 г. был издан указ, регулировавший половые и семейные отношения среди холопов, в силу которого на господ было возложено обязательство не держать рабынь-девок свыше 18 лет, вдов долее 2 лет после смерти мужей незамужними, а парней свыше 20 лет холостыми. При нарушении этого требования холопы могли приходить к казначеям и получать отпускные. На таких отпущенных не принималось от господ челобитий о сносе, по следующему мотиву: «не держи неженатых над закон Божий, да не умножится блуд и скверное деяние в людех». В Уложение это правило не перешло, но и там обращено внимание на прекращение блуда господ с собственными рабынями: челобитье рабыни на господина о прижитии с ним в блуде детей подлежало ведомству святительского суда и обсуждалось на основании церковных правил (XX, 80). Кроме только что указанных случаев освобождения из X., еще подлежали в силу закона отпущению на волю: 1) холопы, взятые в плен, но спасшиеся из него бегством; 2) все холопы господина, изменившего государю и отъехавшего в другое государство; 3) крещеные холопы, если их господа продолжали оставаться некрещеными. Все эти заботы правительства об улучшении положения несвободных далеко не всегда достигали цели, и в практике нередко оживала домосковская старина. Духовная одного рабовладельца не из богатых, составленная в 1627 г., показывает, что и растления рабынь, и убийства собственных холопов и в XVII в. далеко не всегда доходили до судебного рассмотрения. Гораздо важнее правительственных мер, направленных к тому, чтобы обеспечить несвободному населению сколько-нибудь сносное существование и оградить его от произвола рабовладельцев, были те законодательные перемены, которые были вызваны исключительно государственными интересами и привели к совершенному уничтожению самого института X. Этот перелом возник под влиянием той роли, какую сыграло X. в хозяйственной истории Московского государства. Вся масса несвободного населения — не исключая и кабальных холопов, позднее по преимуществу наполнявших эту среду, — в господском хозяйстве занимала неодинаковое положение и разбивалась на разряды. Незначительная его часть, пользуясь особым доверием господ, несла обязанности тиунов, ключников и приказчиков, то есть управляла отдельными отраслями господских хозяйств. Другая небольшая часть со времени возникновения обязательной службы сопровождала своих господ в походы. Эти так называемые «большие» холопы стояли совершенно обособленно от других «меньших». Если и в домосковское время они занимали весьма самостоятельное положение, то в московский период оно еще более упрочилось. К ним по преимуществу относятся указания памятников о том, что у холопов было недвижимое имущество, подаренное им господами и даже приобретенное на собственные средства; что они имели собственных холопов, занимались торговлей, ссужали капиталы под залог дворов и лавок. Уложение внесло некоторые ограничения в эту практику: холопам было предписано вотчин и лавок не покупать и в заклад не принимать; имеющиеся у них лавки продать, не держать никого по служилым кабалам, а только по записям на урочные годы. За холопами признана законом личная честь, которая у «добрых» холопов оценена в пять раз выше чести крестьянской. Но преимущества такого положения ничем юридически не были обеспечены и вполне зависели от милости господ. Уложение даже запрещает давать суд по жалобам вольноотпущенных на жен и детей их умерших господ об имуществе, «для того, что они отпущены без животов» (ХХ, 65). — Остальная, самая значительная группа холопов составляла в хозяйстве чернорабочую силу, с помощью которой в значительной мере удовлетворялись несложные, но иногда обширные потребности натурального хозяйства в крупных и средних боярских дворах. Это были конюхи, псари, повара, хлебники и всякая домашняя прислуга, далее кузнецы, плотники, хамовники, скатерницы, тонкопрядицы и иные ремесленные люди. Приставленные к разнообразным текущим делам, они обыкновенно назывались деловыми людьми. В числе их и наряду с ними упоминаются бортники, пастухи, коровники и рядовые земледельцы под именем страдных людей или страдников. Организация труда холопов в сельском хозяйстве была довольно разнообразна: они могли обрабатывать боярскую пашню в качестве рабочей челяди, под надзором ключника или приказчика, на полном господском иждивении, проживая в особых челядинных дворах; или же могли проживать в господских или специально им отведенных людских дворах, получая месячину или даже жалованье; или же, наконец, содержались не на господский счет, а собственными силами, на отведенных в их пользование участках земли, работая на барской запашке и отбывая иные виды барщины, нередко совместно с крестьянами. Частные акты и поземельные описи конца XV и особенно XVI вв. упоминают о всех этих формах поселения и хозяйства сельской челяди: в них перечисляются челядинные дворы, господские, в которых проживала челядь, и особые людские дворы; говорится о людской пашне, о людской животине, данной холопам в пользование, или собинной, пожалованной господином, или купленной холопами на собственные средства; содержатся указания на холопов-оброчников и на оброчный скот, находившийся в пользовании холопов. Какая из перечисленных форм холопьего хозяйства была более распространенной или преобладающей в XVI в. — определить нельзя; можно лишь указать, что количество людских дворов в разных уездах значительно колебалось, не превышая в одних 3-5 %, поднимаясь в других до 7-17 % и достигая в Каширском и Тульском уездах 25 — 30 % в составе крестьянского и бобыльского населения. Количество сельских холопов стояло в тесной связи с общими условиями землевладельческого хозяйства и зависело как от размеров боярской запашки, так и от наличного количества крестьянских рабочих рук. При господствовавшей системе сошного обложения, когда боярская запашка включалась в оклад наравне с крестьянской пахотой, увеличение размеров первой не могло доставлять особых выгод землевладельцам; поэтому у них и не было прямых побуждений к ее расширению и вместе с тем к увеличению сельской челяди. Численность ее могла, однако, возрастать во второй половине XVI в., как это и наблюдается для некоторых местностей вследствие отлива тяглого населения из центра и сев.-зап. окраин в области, сделавшиеся доступными для колонизации. В таких случаях прямая выгода заставляла поселять холопов в пустые крестьянские дворы на заброшенных участках, чтоб не платить тягла с пустоты на то по крайней мере время, пока удавалось выхлопотать льготу на пустоту или выключить пустые участки из живущей пашни. Однако со времени царя Феодора Иоанновича наблюдается тенденция правительства облегчить положение служилых людей и монастырей обелением, то есть выключением из тягла собственной их запашки целиком или в некоторой части, или же понижением сошного оклада. По указу этого государя, относящемуся до служилых людей, обелению подлежала боярская пашня, обрабатываемая холопами на землевладельца; людская же пашня, которую холопы пахали на себя, а не на помещика, включалась в оклад наравне с крестьянскими. Эта мера несомненно способствовала увеличению сельской челяди на боярской запашке, но в довольно тесных рамках, так как обелению подлежала не вся боярская запашка, а лишь до известных пределов. Гораздо более важное значение имела реформа в системе обложения при замене сошного оклада живущею четвертью. На основании этой реформы величина оклада определялась не размерами распаханной пашни, а единственно количеством крестьянских и бобыльских дворов. Благодаря этому уничтожены были весьма серьезные преграды к расширению какой бы то ни было запашки — боярской, людской или крестьянской. Всего выгоднее и проще было увеличить людскую пашню, так как увеличение крестьянской запашки без соответственного увеличения крестьянских дворов было возможно только в незначительной мере, заведение же в широких размерах собственной запашки для подавляющего большинства землевладельцев по многим причинам было невозможно. В связи с этой переменой в порядке обложения наблюдается все более заметное возрастание в составе сельского населения поместных и вотчинных хозяйств задворных и деловых людей. Первый из упомянутых терминов встречается уже в памятниках последней трети XVI в., наряду с терминами «люцкая пашня на задворье», «задворные дворишки». При каких условиях возникла эта задворная запашка, отличались ли и чем именно задворные люди от страдных людей в XVI в. — эти вопросы остаются открытыми. Впервые указом 1624 г. проведено юридическое различие между задворными и дворовыми людьми: первые самостоятельно несли имущественную ответственность за совершенные ими проступки, тогда как за вторых отвечали их господа. По переписным книгам половины XVII в. можно уже изучать состав задворного населения: туда входили полные и кабальные холопы, порубежные выходцы и всякие разночинцы, проживавшие в задворных людях добровольно или бескабально, в том числе и выбившиеся из своего положения элементы тяглой среды — обедневшие крестьяне и бобыли или их дети и сироты. По итогам этой переписи задворное население могло обратить на себя внимание правительства с фискальной точки зрения, так как по переписным книгам и с дворового числа стали взимать новый оклад полоняничных денег. Перепись 1677—1678 гг. предпринята была с очевидным намерением ввести новую окладную единицу обложения — двор, так как вслед за ее окончанием указами 1679 г. предписано было взимать все прямые сборы с дворового числа. Вследствие этого в составе плательщиков податей, то есть тяглых людей, наряду с крестьянами и бобылями оказались и задворные люди, и те из деловых, которые проживали в особых дворах. Таким образом все полные и кабальные холопы, поскольку они входили в состав задворного населения или жили в деловых людях, поселенных особыми дворами, сделались тяглыми людьми. С этого времени между ними, с одной стороны, и крестьянами и бобылями — с другой, нельзя провести никакой разницы, так как и кабальные холопы сделались вечно крепкими своим господам по переписным книгам в качестве их задворных людей или деловых, если они проживали в особых дворах. Разница осталась, но не между холопами и крестьянами, как было раньше, а между крестьянами, бобылями, задворными и деловыми людьми, с одной стороны, и дворовыми людьми — с другой, причем в составе последних значились не только полные и кабальные холопы, но также и взятые в господские дворы крестьянские и бобыльские дети; дворовые же люди и после этого оставались нетяглыми вплоть до Петровских указов о ревизии. По указу 26 ноября 1718 г. предписано было «взять сказки у всех, чтоб правдивые принесли, сколько у кого в которой деревне душ мужеска пола». Указом 22 янв. 1719 г. было разъяснено, что в переписях необходимо было показать «сколько, где, в которой волости, селе или деревне крестьян, бобылей, задворных и деловых людей (которые имеют свою пашню) по именом есть мужеска пола, всех, не обходя от старого до самого последнего младенца»; деловых же людей, которые своей пашни не имеют, а пашут на помещиков своих, предписано для ведома писать особою статьей. Из этого указа видно, что Петр имел сначала в виду положить в подушный оклад лишь те группы сельского населения, какие положены были в тягло по переписным книгам. Лишь вследствие злоупотреблений, когда государю стало известно, что в сказках пишут только крестьян, а людей дворовых и прочих не пишут, он приказал Сенату подтвердить указом, «чтоб всех писали помещики своих подданных, какого они звания ни есть». Сенат при объявлении этого указа предписал, «буде кто в поданных сказках дворовых людей и прочих подданных своих не писали, дабы о тех всех своих подданных, которые живут в деревнях, а именно: о прикащиках и о прочих мужеска пола дворовых людях, какого они звания ни есть, подавали сказки». Этим самым городские дворовые люди исключались из оклада, что подтверждено и в разъяснительном указе сената 1 июня 1722 г., где сказано, что

«всякого звания слуг и служебных и прочих людей, которые живут у помещиков в Петербурге, Москве и прочих городах во дворах, а на себя и на вотчинников пашни не пашут и имеют пропитание только денежною и хлебною дачею, тех в расположение не класть, а только переписать их для ведома; а которые всякого ж звания люди хотя на себя пашни и не пашут, а на вотчинников пашут; а которые хотя и не пашут, а живут в деревнях, таких в расположение класть, не выключая никого, какого б звания ни были».

Таким образом, по указам 1720—1722 гг. из дворовых людей должны были попасть в подушный оклад все проживавшие в деревнях без исключения, а из городских дворовых — лишь те, которые обрабатывали пашню на себя или на господ. Относительно городских дворовых, которые не пашут никаких пашен и имеют пропитание токмо денежною или хлебною дачею, в высочайшей резолюции на докладные пункты генерала Чернышева 19 января 1723 г. определено: «писать всех и служащих, как крестьян, и положить в побор». С этого времени все дворовые без всяких изъятий включены были в состав плательщиков подушного оклада. X. как особый юридический институт прекратило свое существование, а холопы разных категорий вместе с крестьянами и бобылями образовали общую массу крепостных людей.

Литература.

  • Чичерин, «Холопы и крестьяне в России до XVI в.» (в «Опытах по истории русского права», 1858);
  • Щапов, «Голос древней русской церкви об улучшении быта несвободных людей» (1859);
  • Ключевский, «Подушная подать и отмена холопства в России» (в «Русской мысли», 1886, №№ 5, 7, 9,10);
  • Сергеевич, «Вольные и невольные слуги московских государей» («Наблюдатель», 1887, № 1, и «Русские юридические древности», изд. 2, 1902);
  • Павлов-Сильванский, «Люди кабальные и докладные» («Ж. М. Н. Пр.», 1895, № 1);
  • Дьяконов, «Очерки из истории сельского населения в Московском государстве» (очерки второй и пятый, 1898);
  • Рожков, «Сельское хозяйство в московской Руси в XVI в.» (гл. 2-я и стр. 266—269, 1899);
  • Лаппо-Данилевский, предисловие к «Записной книге крепостным актам XV—XVI вв., явленным в Новгороде дьяку Алябьеву» (1898) и «Разыскания по истории прикрепления владельческих крестьян в Московском государстве XVI—XVII вв.» (1900).

М. Д.

В статье воспроизведен материал из Большого энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона.

  • Яковлев А. Холопство и холопы в Московском государстве XVII в.. По архивным документам холопьего и посольского приказов, оружейной палаты и разряда. Т. 1, Изд-во АН СССР, Москва; Ленинград, 564 стр., 1943 г.


См. также

Ссылки